Семья Рисманов привезла с собой деда Мишу, бывшего чекиста, уже в маразме.
Ехать в Израиль он бы никогда не согласился, ибо всю жизнь слово "сионист" использовал как ругательство, а в последние годы, в минуты просветления, пугал им своих правнуков. Поэтому ему сказали, что семья переезжает из Ленинграда в Кишинев: дед там родился, там производил первые обыски и аресты, отчего сохранил о городе самые теплые воспоминания и мечтал в нем побывать перед смертью. Маленький, сморщенный, дед был уже за пределами возраста, и очень похож на пришельца.
— Дети, это уже Кишинев? — приставал он ко всем в шереметьевском аэропорту, а потом в Будапеште.
В самолете он тихо дремал. Но обед не пропустил. Потом снова дал храпака. Когда подлетали к Тель-Авиву, дед открыл глаза, увидел сквозь иллюминатор синюю гладь и удивился:
— Разве в Кишиневе есть море?
— Есть, есть, — успокоил его внук. — Это искусственное море.
— А, Братская ГЭС! — догадался дед и блаженно закрыл глаза.
Когда приземлились, деда разбудил гром оркестра.
— Чего это они? — удивился он.
— Это тебя встречают, — объяснила дочь.
Дед растрогался.
— Еще не забыли! — он вспомнил сотни обысканных квартир, тысячи арестованных им врагов народа и гордо улыбнулся. - Хорошее не забывается!
Когда спустились с трапа, к деду подскочил репортер телевидения.
— Вы довольны, что вернулись на свою родину?
— Я счастлив! — ответил дед, от умиления заплакал, рухнул на колени и стал целовать родную землю.
Этот эпизод отсняли и показывали по телевидению. Дед был счастлив и горд, вслушиваясь в слова «саба», «оле хадаш», «савланут», и вздыхал, что уже окончательно забыл молдавский язык.
— А ты смотри Москву, — посоветовал ему внук и включил русский канал. Шла передача «Время». На экране показывали очередь у израильского консульства на Ордынке.
— Куда это они? — подозрительно спросил дед.
— Тоже в Кишинев, — ответила дочь.
— Кишинев не резиновый! — заволновался дед. — Что, для них других городов нет? Свердловск или Якутск, например...
— Они торопятся в Кишинев, чтобы не попасть в Якутск, — съязвил внук.
Но дед Рисман долго не мог успокоиться.
— Сидели, понимаешь, сидели, а теперь — все ко мне, в Кишинев! Раньше надо было думать!
С утра до вечера он дремал на балконе, наблюдал, прислушивался, фиксировал, снова дремал. Ничто не вызывало его подозрений: звучала русская речь, продавались русские газеты, из открытых окон гремели русские песни.
— Румынов много, — обобщил дед, увидев толпу арабов. — Надо границу закрыть.
— Вот только ты еще на эту тему не высказывался! — огорчился внук.
Раздражали деда и вывески на иврите:
— Почему на русском не пишут? Сплошная молдаванщина!
— Это их республика, их язык, — втолковывала ему дочь. — Зачем им русский?
— Как это зачем?! — возмутился дед. — Затем, что им разговаривал Ленин! Что, они об этом не знают?
— Наверное, нет, — утихомиривала его дочь.
— А, тогда понятно, — дед сменил гнев на милость. — Но ты им обязательно об этом расскажи — они сразу заговорят.
— Скоро все по-русски заговорят, — успокоил его внук. — Даже они, — внук указал на трех эфиопских евреев, сидевших на скамейке перед их подъездом.
— А это кто такие? — испуганно спросил дед.
— Тоже молдаване.
— Почему такие черные?
— Жертвы Чернобыля, — открыл внук военную тайну. — Прибыли на лечение.
— Да, сюда теперь все едут! — произнес дед с гордостью за свой родной Кишинев. — Не зря мы для вас старались! Нет пьяниц — вот вам результат антиалкогольного указа! Воспитательная работа на высоте — нигде не дерутся. Витрины полны — это плоды Продовольственной программы. А вы все ругаете КПСС, все недовольны!..
Дед разволновался и стал выкрикивать лозунги:
— Вот она, Советская власть плюс электрификация всей страны! Мы наш, мы новый мир построим! Правильным путем идете, товарищи!.. — От волнения всхлипнул. — Дожил я, дожил. На родной земле!
Снова пал на колени и стал целовать кафельные плитки балкона.
Александр Каневский
Journal information